Зиэль - О`Санчес

И тут вдруг наш принц явил голос, да претвердый, едва ли не бас:

– А потому, Ваше Величество, что жизнь строится точь-в-точь по тем законам, что Вы же сами мне по-отечески разъяснили.

– А именно?

– А именно, что Вы милостиво внушали мне с детства, указывая, в виде примера на пробитые тропы среди сугробов: дескать, впереди идущий хоть и испытывает, в сравнении с последователями, дополнительные трудности нехоженого пути, но зато сам определяет длительность, скорость и направление движения, и от этого куда меньше устает, нежели те, кто покорно влачатся позади, вслепую подчиняясь воле впереди идущего. Вот и я подписывал приказы о казнях, не прочувствовав лично вины обреченных на казнь, и от этого моей душе было больно и она устала.

– Я никогда не слышал об этом случае, дядя Когори! Истинный воин ту речь держал перед Его Величеством! И при этом – основательно говорил! Еще один повод считать, что нам повезло с новым императором!

– Гм… Старый, при всех его недостатках, тоже был неплох, даже ничуть не хуже, если к нему притереться… Одним словом, принц Токугари брякнул сие и мы замерли. Я – точно замер и обмер, ибо уже зарекся угадывать, куда может повернуться императорская мысль. Она ведь у него – в любую сторону капканом глядит.

– И что было дальше, Когги? Мне про этот занятный случай тоже ведь ничего не известно?

– Дальше старикан замер в размышлениях, вполне возможно, что вспомнил намек принца о нежелании говорить прилюдно, вполне возможно, что осознал его правоту… Так или иначе, вдоволь поразмыслив, он немедленно нас всех выгнал из кабинета и остался с сыном один на один.

– И что потом?

– Да ничего, Санги. Почему-то я до сих пор подозреваю, что он не убил его до смерти и даже оставил престолонаследником. А как именно это происходило – не слышал, за дверями стоял.

Все трое рассмеялись, а Когори Тумару громче всех, ибо последними словами ему удалось утереть нос своему старому другу, насмешнику Санги Бо.

Когори Тумару, самый осведомленный человек в империи, если конечно, не считать меня и покойного императора, мог бы добавить к своему рассказу много любопытного, например: по странному стечению обстоятельств, некая сударыня, фрейлина Ее Величества, уязвившая засосами шею и грудь престолонаследника в позапрошлую ночь, часть прошлой ночи провела на ложе Его Величества и с ним вела себя куда как более скромно. Император и Глава имперского сыска об этом совпадении знали, а принц Токугари – нет… Или еще: один из любимчиков императора, хитрющий канцлер Бенгироми Лаудорбенгель, сбежавший от монаршей грозы якобы по неотложным посольским делам (проверяй, не проверяй – причина безупречна, не подкопаешься!), после того случая на несколько лет попал в глухую немилость к своему государю, немилость ни единым словом вслух не проявленную, но тем не менее, очевидную для всех опытных царедворцев. Это был долгий и тяжкий урок, лет пять он длился, но усвоили его все «ближние», а не только хитромудрый и робкий канцлер Бенги. И только когда однажды, через несколько лет, государь, после очередного совета в этом же кабинете, прилюдно отвесил шуточный подзагривник своему канцлеру и оставил его одного на совместный полдник, только тогда все поняли: старая история, наконец, завершилась и придворный прощен. Канцлер от пережитого счастья в тот же вечер свалился с сердечным приступом и провалялся неделю дома, в ущерб важным делам, но государь на сей раз оставил все без упрека, ему это даже польстило.

Много поучительного, забавного и странного из дворцовой жизни мог бы рассказать Когори Тумару своим друзьям, без боязни выдать государственные тайны в ненадежные руки, ибо знал, с кем имеет дело, я даже видел по его жирному лицу, как желание поболтать еще о чем-нибудь этаком – несколько мгновений боролось в нем с привычкой к сдержанности… Привычка победила.

Костер, за которым скромно пировали рыцари, был расположен локтях в пятидесяти от «верховного» шатра, обиталища главнокомандующего походным войском рыцаря Когори Тумару, а сам шатер – в пятистах локтях от навесного моста через пропасть, на восточной его стороне. Вплотную подле главного шатра стоял другой, поменьше, принадлежавший главному походному колдуну Татеми Умо, которого Когори Тумару невзлюбил прочно и с первого взгляда. Навязал его для похода лично император и сие не подлежало обсуждению, несмотря на то, что старый император уже мертв, а новый ничем не подтвердил полномочия назначенного колдуна.

– Толку от него ни малейшего не предвидится, – высказался однажды Когори. Его единственный слушатель в тот миг, Санги Бо, неопределенно хмыкнул в ответ, но ни одному из них даже в голову бы не пришло оспаривать приказ покойного государя.

Татеми Умо воителем не был, в рыцарских посиделках и советах участия не принимал, большую часть времени сидел безвылазно в своем шатре, вновь и вновь перебирая поштучно свое немалое жреческое имущество: обереги, заклятья, порошочки, жидкости, предметы с волшебными свойствами… Если бы кто-нибудь из рыцарей захотел и смог заглянуть внутрь всегда бесстрастной оболочки старого колдуна, он бы с изумлением обнаружил все то же извечное, человеческое: сомнение в собственных силах, томление и трепет перед неизвестностью, ужас и тоску одиночества… Впрочем и воины для мага значили не многим больше, нежели выводок крыс и горстка мусора. Просто приходилось действовать совместно, выполняя повеление высших сил – о чем тут спорить?

Трое высших рыцарей, по предложению их предводителя, Когори Тумару, отправились в очередной, ставший уже привычным, обход по рубежам стоянки, за ними в свиту немедленно пристроились с полдюжины молодых и самых ловких дворян, во главе с Керси Талои, а я, тем временем, перелетел разумом своим к северной границе, туда, где ожидалось наступление своей части Морева. Кем ожидалось? Да мною одним и ожидалось, ибо в тамошних пустошах некому и некогда было чуять пришествие конца времен. На севере догорало роскошное лето, вот только-только начала его сменять яркоцветная, чуть более прохладная осень… Все в мире относительно: здесь, на изнеженном севере даже зима иной раз бывает мягче, нежели обычное лето в южных пределах империи.

Я обозрел просторы и даже рассмеялся от увиденного: оказывается, не только человеки способны создавать смешное бытованием своим… Эй, куда путь держите, милые охи-охи?

Северная оконечность Плоских Пригорий. От веку такой там кошмар обитает, я бы даже сказал: клубок древних кошмаров и ужасов, что более юному кошмарику, сиречь людям, просто не прижиться на постоянной основе! Демоны, звери, оборотни, мелкие стихии, цуцыри, тургуны, драконы, всякая растительная дрянь, ядовитая и хищная – а ведь они тоже Империя! Все что смогли сделать там люди – это выстроить дороги сквозь Пригорья, и раз в десять лет их чинить, в дневное время, под жестким прикрытием мощных имперских войск. Остальное время там царствует более древняя нечисть, демоническая и звериная. Нечисти привольно и почти всегда сытно, ибо природа благодатного юга обильна, зелень растет круглый год, люди в тех краях дичь почти не истребляют и землю не пашут, луга и леса не губят. Травоядное зверье, молочное и ящерное, плодится в огромных количествах – только знай пожирай, его и тех, кто на него охотится. И вот, в самом нутре Империи, на Плоских Пригорьях, цветет себе, процветает, жуткое царство хищных нечистей всех возможных разновидностей, а в самом подбрюшье этого царства расположился некий удел, постоянно тревожащий и задирающий кошмарных соседей: буйное княжество сильных, умных и предприимчивых четвероногих животных охи-охи! Ростом с очень рослых горулей, но гораздо длиннее и зубастее, не говоря уже о когтях. Охи-охи волшебные звери, у каждой взрослой особи две головы: одна большая, в которую они жрут, и маленькая, сторожевая, что растет на кончике длинного хвоста. Охи-охи уступают силой и тургунам, и цуцырям, и медведям, и драконам, однако превосходят их свирепостью, стайной сплоченностью, умом и невероятным упорством в драках, в свою очередь уступая во всем этом только людям. Вышеупомянутые звери и демоны, властители «пригорного» царства, с опаской относятся к зверям охи-охи, все остальные – откровенно боятся, включая и людей. Охи-охи так расплодились за последние десятилетия, что вырытые ими пещеры на южных склонах Пригорий стали похожи на подземный город. Сотни, тысячи, десятки тысяч… да кто их считал? – воинов-добытчиков, сварливых мамаш и веселых детенышей охи-охи… И всем им хочется жрать, а в пищу для них годится даже цуцырь, даже сахира, если уж совсем голодом припрет! Но несмотря на непритязательную всеядность, охи-охи своей плодовитостью сумели-таки нарушить пищевое равновесие в природе: их стало больше, чем необходимо для сытого бытия. Не раз и не два главное стойбище охи-охи исторгало из себя крупные стаи раскольников-изгоев, решивших искать себе места для собственных стойбищ где-нибудь подальше, в иных пределах, и до поры это помогало. Но сейчас, как я видел, дело дошло до края: вожди охи-охи своим звериным умом решились на нашествие в южные земли, населенные человечеством… Изредка и раньше такое случалось в империи и каждый раз становилось для нее нешуточной бедой, память о которой жила потом столетия… И в то же время, надо же такому случиться, две раскольничьи шайки охи-охи, примерно по пять тысяч морд в каждой, с разных сторон и одновременно, мчались на полном ходу к главному стойбищу: грызть противников и отвоевывать древние вотчины… Видимо, новые места им не понравились. Звери-то они звери, а ума – как у людей, то есть, совсем немного… Вот потому-то я и рассмеялся, что глубинное сходство уловил: самый близкий враг для тех и других – это себе подобный. Чуть придавят обстоятельства – первым делом самоедствуют, переведя слабых в виноватые, а потом уже решают, что дальше делать. Да… Охи-охи – по-настоящему в большом количестве – это такая грозная и беспощадная сила, что я, грешным делом, подумал один миг, что они и есть будущее Морево… Нет, я конечно понимаю, что это не так, хотя… тоже, должно быть, зрелищно…